• Приглашаем посетить наш сайт
    Успенский (uspenskiy.lit-info.ru)
  • Наставление хотящим быти писателями

    Для общих благ мы то перед скотом имеем,
    Что лучше, как они, друг друга разумеем
    И помощию слов пространна языка
    Всё можем изъяснить, как мысль ни глубока.
    Описываем всё: и чувствие, и страсти,
    И мысли голосом делим на мелки части.
    Прияв драгой сей дар от щедрого творца,
    Изображением вселяемся в сердца.
    То, что постигнем мы, друг другу объявляем,
    И в письмах то своих потомкам оставляем.
    Но не такие так полезны языки,
    Какими говорят мордва и вотяки.
    Возьмем себе в пример словесных человеков:
    Такой нам надобен язык, как был у греков,
    Какой у римлян был и, следуя в том им,
    Как ныне говорит, Италия и Рим.
    Каков в прошедший век прекрасен стал французский,
    Иль, ближе объявить, каков способен русский.
    Довольно наш язык себе имеет слов,
    Но нет довольного на нем числа писцов.

    В Германию влечет Российскую Палладу.
    И, мня, что тем он ей приятства придает,
    Природну красоту с лица ея сотрет.
    Другой, не выучась так грамоте, как должно,
    По-русски, думает, всего сказать не можно,
    И, взяв пригоршни слов чужих, сплетает речь
    Языком собственным, достойну только сжечь.
    Иль слово в слово он в слог русский переводит,
    Которо на себя в обнове не походит.
    Тот прозой скаредной стремится к небесам
    И хитрости своей не понимает сам.
    Тот прозой и стихом ползет, и письма оны,
    Ругаючи себя, дает, пиша, в законы.
    Кто пишет, должен мысль очистить наперед
    И прежде самому себе подати свет,
    Дабы писание воображалось ясно
    И речи бы текли свободно и согласно.
    По сем скажу, какой похвален перевод.
    Имеет склада всяк различие народ:
    Что очень хорошо на языке французском,

    Не мни, переводя, что склад тебе готов:
    Творец дарует мысль, но не дарует, слов.
    Ты, путаясь, как твой творец письмом ни славен,
    Не будешь никогда, французяся, исправен.
    Хотя перед тобой в три пуда лексикон,
    Не мни, чтоб помощью тебя снабжал и он,
    Коль речи и слова поставишь без порядка,
    И будет перевод твой некая загадка,
    Которую никто не отгадает ввек,
    Хотя и все слова исправно ты нарек.
    Когда переводить захочешь беспорочно,
    Во переводе мне яви ты силу точно.
    Мысль эта кажется гораздо мне дика,
    Что не имеем мы богатства языка.
    Сердися: мало книг у нас, и делай пени.
    Когда книг русских нет, за кем идти в степени?
    Однако больше ты сердися на себя:
    Пеняй отцу, что он не выучил тебя.
    А если б юности не тратил добровольно,
    В писании ты б мог искусен быть довольно.

    Отвсюду то, что ей потребно в сладкий мед,
    И, посещающа благоуханну розу,
    В соты себе берет частицы и с навозу.
    А вы, которые стремитесь на Парнас,
    Нестройного гудка имея грубый глас,
    Престаньте воспевать! Песнь ваша не прелестна,
    Когда музыка вам прямая неизвестна!
    Стихосложения не зная прямо мер,
    Не мог бы быть Мальгерб, Расин и Молиер.
    Стихи писать — не плод единыя охоты,
    Но прилежания и тяжкия работы.
    Однако тщетно всё, когда искусства нет,
    Хотя творец, пиша, струями поты льет.
    Без пользы на Парнас слагатель смелый всходит,
    Коль Аполлон его на верх горы не взводит.
    Когда искусства нет, иль ты не тем рожден,
    Нестроен будет глас, и слаб, и принужден,
    А если естество тебя и одарило,
    Старайся, чтоб сей дар искусство повторило.
    Во стихотворстве знай различие родов

    Не раздражая муз худым своим успехом:
    Слезами Талию, а Мельпомену смехом.
    Пастушка моется на чистом берегу,
    Не перлы, но цветы сбирает на лугу.
    Ни злато, ни сребро ее не утешает —
    Она главу и грудь цветами украшает.
    Подобно, каковой всегда на ней наряд,
    Таков быть должен весь стихов пастушьих склад.
    В них громкие слова чтеца ушам жестоки,
    В лугах подымут вихрь и возмутят потоки.
    Оставь свой пышный глас в идиллиях своих,
    И в паствах не глуши трубой свирелок их.
    Пан кроется в леса от звучной сей погоды,
    И нимфы у поток уйдут от страха в воды.
    Любовну ль пишешь речь или пастуший спор —
    Чтоб не был ни учтив, ни грубым разговор,
    Чтоб не был твой пастух крестьянину примером,
    И не был бы, опять, придворным кавалером.
    Вспевай в идиллии мне ясны небеса,
    Зеленые луга, кустарники, леса,

    Весну, приятный день и тихость темной нощи.
    Дай чувствовати мне пастушью простоту
    И позабыти всю мирскую суету.
    Плачевной музы глас быстряе проницает,
    Когда она, в любви стоная, восклицает,
    Но весь ее восторг — Эрата чем горит, —
    Едино только то, что сердце говорит.
    Противнее всего элегии притворство,
    И хладно в ней всегда без страсти стихотворство,
    Колико мыслию в него не углубись:
    Коль хочешь то писать, так прежде ты влюбись.
    Гремящий в оде звук, как вихорь, слух пронзает,
    Кавказских гор верхи и Альпов осязает.
    В ней молния делит наполы горизонт,
    И в безднах корабли скрывает бурный понт.
    Пресильный Геркулес злу Гидру низлагает,
    А дерзкий Фаетон на небо возбегает,
    Скамандрины брега богов зовут на брань,
    Великий Александр кладет на персов дань,
    Великий Петр свой гром с брегов Бальтийских мещет,

    В эпическом стихе Дияна — чистота,
    Минерва — мудрость тут, Венера — красота.
    Где гром и молния, там ярость возвещает
    Разгневанный Зевес и землю возмущает.
    Когда в морях шумит волнение и рев,
    Не ветер то ревет, ревет Нептуна гнев.
    И эха голосом отзывным лес не знает, —
    То нимфа во слезах Нарцисса вспоминает.
    Эней перенесен на африканский брег,
    В страну, в которую имели ветры бег,
    Не приключением; но гневная Юнона
    Стремится погубить остаток Илиона.
    Эол в угодность ей Средьземный понт ломал
    И грозные валы до облак воздымал.
    Он мстил Парисов суд за почести Венеры
    И ветрам растворил глубокие пещеры.
    По сем рассмотрим мы свойство и силу драм,
    Как должен представлять творец пороки нам
    И как должна цвести святая добродетель.
    Посадский, дворянин, маркиз, граф, князь, владетель

    Смотрителей своих чрез действо ум тронуть.
    Коль ток потребен слез, введи меня ты в жалость,
    Для смеху предо мной представь мирскую шалость.
    Не представляй двух действ моих на смеси дум:
    Смотритель к одному тогда направит ум,
    Ругается, смотря, единого он страстью
    И беспокойствует единого напастью.
    Афины и Париж, зря крашу царску дщерь,
    Котору умерщвлял отец, как лютый зверь,
    В стенании своем единогласны были
    И только лишь о ней потоки слезны лили.
    Не тщись мои глаза различием прельстить
    И бытие трех лет во три часа вместить:
    Старайся мне в игре часы часами мерить,
    Чтоб я, забывшися, возмог тебе поверить,
    Что будто не игра то действие
    Но самое тогда случившесь бытие.
    И не гремя в стихах, летя под небесами;
    Скажи мне только то, что страсти скажут сами.
    Не сделай трудности и местом мне своим,

    В Москву не полетел, а из Москвы к Пекину:
    Всмотряся в Рим, я Рим так скоро не покину.
    Для знающих людей не игрищи пиши:
    Смешить без разума — дар подлыя души.
    Представь бездушного подьячего в приказе,
    Судью, не знающа, что писано в указе.
    Комедией писец исправить должен нрав:
    Смешить и пользовать — прямой ея устав.
    Представь мне гордого, раздута, как лягушку,
    Скупого: лезет он в удавку за полушку.
    Представь картежника, который, снявши крест,
    Кричит из-за руки, с фигурой сидя: «Рест!»
    В сатире ты тому ж пекись, пиша, смеяться,
    Коль ты рожден, мой друг, безумных не бояться,
    И чтобы в страстные сердца она втекла:
    Сие нам зеркало сто раз нужняй стекла.
    А эпиграммы тем единым лишь богаты,
    Когда сочинены остры и узловаты.
    Склад басен Лафонтен со мною показал,
    Иль эдак Аполлон писати приказал.


    Еще мы видим склад геройческих поэм,
    И нечто помяну я ныне и о нем.
    Он подлой женщиной Дидону превращает,
    Или нам бурлака Энеем возвещает,

    Итак, таких поэм шутливых склад двояк:
    Или богатырей ведет отвага в драку,
    Парис Фетидину дал сыну перебяку.
    Гектор не в брань ведет, но во кулачный бой,
    — бойцов ведет на брань с собой.
    Иль пучится буян: не подлая то ссора,
    Но гонит Ахиллес прехраброго Гектора.
    Замаранный кузнец во кузнице Вулькан,
    А лужа от дождя не лужа — океан.
    — то гневная Юнона.
    Плетень вокруг гумна, — то стены Илиона.
    Невежа, верь ты мне и брось перо ты прочь
    Или учись писать стихи и день и ночь. 

    <1774>

    Наставление хотящим быти писателями (стр. 134). Впервые — отдельным изданием под тем же заглавием (СПб., 1774). Доношение Сумарокова в Академическую комиссию о напечатании этого произведения датировано 11 июня 1774 г. (Семенников, стр. 116). Это произведение представляет сокращенную и переработанную редакцию «Двух эпистол» 1748 г. Комментарии к тексту см. в примечаниях к «Двум эпистолам», стр. 526—529.

    Разделы сайта: