Осел, одетый в кожу львову,
Надев обнову,
Гордиться стал
И, будто Геркулес, под оною блистал.
Да как сокровищи такие собирают?
Мне сказано: и львы, как кошки, умирают
И кожи с них сдирают.
Когда преставится свирепый лев,
Не страшен левий зев
И гнев;
А против смерти нет на свете обороны.
Лишь только не такой по смерти львам обряд:
Нас черви, как умрем, ядят,
А львов ядят вороны.
Легохонько то можно испытать,
Когда мы взглянем
На мужика
И почитати станем
Или у кабака,
И после в скрынке
Богатства у него великая река,
Который всем теснят бока
И плавает, как муха в крынке,
В пространном море молока;
Или когда в чести увидишь дурака,
Из сама подла рода,
Которого пахать произвела природа.
Ворчал,
Мичал,
Кричал,
На всех сердился, —
Великий Александр толико не гордился.
Таков стал наш Осел.
Пошли поклоны, лести
Разнесся страх,
И всё перед Ослом земной лишь только прах,
Перед Ослом
Не стали тысячи, да стали миллионы
Числом,
А всё издалека поклоны те творятся;
Так долг твердит уму:
Не подходи к нему.
Лисица говорит: «Хоть лев и дюж детина,
Однако вить и он такая же скотина;
А я-то ведаю, как надобно ласкать».
Пришла и милости просила,
До самых до небес тварь подлу возносила,
Но вдруг увидела, все лести те пропев,
Лисица зароптала,
Что, вместо льва, Осла всем сердцем почитала.
Примечание:
— ПВ. 1760, 19 февраля, стр. 146—148. Печ. по П, кн. 2, стр. 7—9. Сюжет заимствован из басни Лафонтена с таким же заглавием («L'Ane vêtu de la peau du Lion»). Эта притча направлена против Ломоносова, с которым у Сумарокова в течение 1750-х годов отношения все более ухудшались в связи с их идеологическими расхождениями. В ответ на эту притчу Ломоносов написал обращенную против Сумарокова притчу «Свинья в лисьей коже».