Годъ целый Тирсисъ былъ съ Ифизою въ разлуке,
Годъ целый онъ вздыхалъ, и жилъ въ несносной скуке.
Въ деревне, жалостно воспоминалъ стада,
И о любовнице онъ плакалъ иногда,
Ифиза у овецъ своихъ въ лугахъ осталась,
И помнилось ему, какъ съ нимъ она прощалась...
Какъ въ щастливыя дни ихъ радости текли,
И какъ веселости спокойствіе влекли.
Ни что ихъ тамъ утехъ тогда не разрушало,
Что было надобно, все съ ними пребывало.
Кончаетъ солнце кругъ, весна въ луга идетъ
Увеселяетъ тварь, и обновляетъ светъ.
Сокрылся снегъ, трава изъ плена выступаетъ,
Источники журчатъ, и жавронокъ вспеваетъ.
Приближилися те дражайшія часы,
Чтобъ видеть пастуху пастушкины красы.
Къ желанной многи дни стенящаго отраде,
Отецъ опять нарекъ быть Тирсису при стаде.
Все паство на уме и милый взоръ очей,
Все мыслитъ, какъ опять увидится онъ съ ней.
День щастья настаетъ, и скуку скончеваетъ,
Отходитъ Тирсисъ въ лугъ, и къ паству поспешаетъ.
Светило дневное сошло во глубину.
Но ясныя ночи тоя ему начало,
Знакому разсмотреть пустыню не мешало,
Повсюду мечетъ взоръ, на все съ весельемъ зритъ,
И тропка Тирсиса тутъ много веселить.
Вотъ роща, где моя любезная гуляеть,
Вотъ речка, где она свой образъ умываеть.
Подъ древомъ тамо съ ней я некогда сиделъ,
Съ высокой сей горы въ долины съ ней гляделъ.
Въ пещере сей она въ полудни отдыхала,
И часто и меня съ собой туда зывала,
Где лежа на ея коленяхъ я лежалъ,
И руки мягкія въ рукахъ своихъ держалъ.
Сей мыслію свой духъ въ пустыне онъ питаетъ,
И сердце нежное надеждой напаяетъ.
Приходитъ на конецъ ко стаду онъ тому,
Которо отъ отца поручено ему.
Собаки прежняго хозяина узнали,
И ластяся къ нему вокругъ его играли.
Исполнилося то хотеніе ево,
Что быть ему въ местахъ желанья своево,
Но Тирсисова мысль и тутъ еще мутилась:
И новы радости имея въ сей стране,
Въ неверности своей не помнитъ обо мне!
Я знаю, что меня она не ненавидитъ,
Но чая, что уже здесь больше не увидитъ,
Ахъ! Можетъ быть она другова избрала,
И для того уже мне суетно мила.
Съ нетерпеливостью узреть ее желаетъ;
Но ночь, къ свиданію ево не допускаетъ,
Которая ему заснути не дала;
Ифиза во всю ночь въ уме ево была.
Какъ радостно ево надежда услаждала,
Такъ тяжко мысль при томъ сомненіемъ терзала.
Глаза не жмурятся, что делать, востаетъ;
Но солнце на луга изъ волнъ морскихъ нейдетъ.
Какъ ночи долгота ему ни досаждаетъ,
Оно обычнаго пути не пременяетъ.
Восходитъ по горамъ Аврора на конецъ,
И гонятъ пастухи въ луга своихъ овецъ.
Всехъ Тирсисъ зритъ, не зритъ Ифизы онъ единой,
Не знаетъ, что ему причесть тому притчиной:
Где делась, говоритъ Ифиза? Знать взята
Отселе ужь ея въ деревню красота!
Почто на паство я пущенъ опять такъ позно!
Уже меня весна не станетъ услаждать,
Везде и завсегда я стану воздыхать.
Коль здесь Ифизы нетъ; уйду въ леса дремучи,
Исполню стономъ ихъ, слезъ горькихъ токи льючи,
Лишенъ людей съ зверьми я тамо буду жить,
И жалобы горамъ въ пустыняхъ приносить.
Но вскоре и онъ овецъ препровождаетъ,
Идетъ последняя, о Тирсисе вздыхаеть.
Когда свою пастухъ любовницу узрелъ,
Съ веселья вымолвить ей снова не умелъ,
А ей чувствительняй еще та радость стала,
Она увидела, чево не ожидала.
Не вспомнилась она, и плача говоритъ:
Не въ сновиденіиль здесь Тирсись предстоитъ?
Я зрю мечтаніе, и сердцу лицемерю;
Нетъ, вижу истинну, но ей почти не верю.
Я въ яве предъ тобой, любовникъ ей вещалъ,
И съ тою жь верностью, какъ духъ тебе вручалъ.
Я мышлю, что и я не въ суетной надежде:
Таковъ ли милъ теперь тебе, какъ быль я прежде?
Ифиза говоритъ: разставшися съ тобой,
Техъ местъ, где я часы съ тобою провождала,
Ни разу безъ тебя безъ слезъ не посещала:
Съ тоской встречала день. Съ тоской встречала ночь,
Мысль грустна ни на часъ не отступала прочь,
Въ разлучно время я ничемъ не утешалась,
Цветами никогда съ техь дней не украшалась.
И можетъ ли то быть чтобъ сталъ ты меньше милъ,
Тебя хоть не было, твой духъ со мною жилъ.
Ты въ сердце обиталъ моемъ неисходимо,
И было мной лицо твое повсюду зримо;
Но ахъ! Не къ щастію, но въ горести своей,
Въ то время я была любовницей твоей.
О радостны часы! О время дарагое!
Я буду жить опять въ сладчайшемь здесь покое!
Приди возлюбленный, скончавъ прелюты дни,
Къ симъ соснамъ, где съ тобой бывали мы одни.
Тамъ речь моя ни кемъ не будетъ разрушенна,
Приди ты на вечерь, какъ прежде приходиль.
Я мню, что ты сихъ местъ еще не позабылъ.
Ты много въ ихъ имель Ифизина приятства:
Но будешъ ихъ иметь и ныне безъ препятства.
Все грусти окончавъ дражайшихъ техъ минутъ!