Горя любви огнемъ и нежася и тлея,
Спала подь тенью древъ прекрасна Кариклея.
Кто всехь думъ ея единственный быль видъ,
Влюбленный въ рощу ту приходитъ Никомидъ.
Увидевь онъ ее жаръ пуще ощущаетъ,
И весь воспламененъ сіи слова вещаетъ:
Ты щастлива трава, вы щастливы цветы,
Которыя сея постеля красоты,
И кроющи сей одръ о ветви соплетенны!
Мысли, ахъ, мои ужасно возмятенны,
Могу ли темъ плодомъ я очи утешать,
Который зрю всякъ день и не могу вкушать?
Зри пищу и питье и алчу я и жажду;
Къ чему любимь, люблю, когда любовью стражду;
Стараюся мой векъ любовію губить:
Ахъ, лутче ни какой пастушки не любить!
Пастушка спящая услыша гласъ очнулась,
И въ крепкомь бывша сне отъ крепка сна проснулась.
Я видела во сне: тебя къ себе зову:
Звала, а ты ко мне пришелъ и на яву.
Къ чему такія сны ты спя употребила:
Къ чему я надобенъ? Я ето позабыла,
И помню только то, что я тебя звала,
А я прошедшія ночи сонъ помню ясно:
Пріятенъ быль сей сонъ; да ето все напрасно.
Какой сонъ виделъ ты? Потребно ль то вещать;
Чево не будешь ты во веки ощущать.
Скажи мне сонъ ты свой, я слышати желаю.
Расказомъ едакимъ я пуще воспылаю.
Пожалуй раскажи, скажи скажи мой светъ!
Я виделъ то, чево на свете лутче нетъ.
Скажи жъ, пожалуй мне: съ травы пастушка встала,
Блиставъ лежащая, какъ стоя заблистала.
Во сне я въ сей ночи зрелъ щастливымъ себя,
И виделъ я съ собой лежащую тобя:
Не чувствовалъ любви твоей себе я муки,
И были въ сей мечте мои свободны руки:
Тебя милуя я всей кровью запылалъ,
И все исполнилъ то, чево дано желалъ.
Не разъ такой мечтой я спяща увидала,
И таковыя же сны и о тебе видала;
Однако тотъ тюльпанъ со стеблая не спадетъ,
Который лишъ во сне паденіе найдетъ.
Зрить часто нищій спя во сне златыя горы,
Во полночь видитъ блескъ прекрасныя аѵроры;
Мне зрелось будто волкъ ягнятокъ уносилъ;
Огорчеваетъ сонъ, томитъ и услаждаетъ,
А действомъ никогда онъ насъ не награждаеть.
Не обвинить меня ни коею виной,
Что ты вчера во сне довольствовался мной:
Не назовешь и ты блаженною судьбою,
Что леживала я во сне моемъ съ тобою.
О естьли бы я легъ на ету здесь траву,
Съ тобой дражайшая подъ тенью на яву!
Пастушка ото всехъ пасущихъ удаленна,
И сновиденіемъ любовнымъ распаленна,
Потупила глаза, мятется и дрожитъ;
Однако отъ сея напасти не бежитъ;
Въ уединеніи суровости промчались,
Сіяло чувствіе хоть мысли омрачались,
Подобно въ темноту густыхъ на небе тучъ,
Хоть солнца мы не зримъ, однако въ небе лучь:
Подобно кроются быстрейши воды льдами.
Но воды все текутъ и какъ текли водами.
Во отдаленной сей отъ паства стороне,
Исполнимъ на яву что зрели мы во сне;
Начто во алче намъ и въ жажде болей быти,
Почто томимся мы въ деи нашея весны?
Противоборствовать пастушке было трудно;
И естьли бъ не далась она; такъ было бъ чудно.