Темнеють небеса, спустилось солнце въ воды,
Въ стадахъ не пременивъ приятныя погоды:
Приходитъ на луга, на паство сладкій сонъ:
А Юлія грустить, грустить и Алькмеонъ:
Онъ думаетъ, она ему неверна стала,
И что надежда вся пустымъ ево питала.
Оставилъ онъ шалашь и ходитъ на лугу:
Пришелъ во мглу древесъ стоящихъ на брегу.
Но кое зрелище увиделъ онъ во мраке!
Зрмтъ ту, о коея тогда онъ мыслитъ зраке.
Явмлся светъ ему во мрачныхъ техъ часахъ,
Какъ звезды въ ону ночь во тьме на небесахъ.
Хотя во ревности онъ той же пребываетъ;
Однако ревность онъ на мигъ позабываетъ:
А вспомня говоритъ возлюбленной своей:
Ково неверная въ пустыне ждешь ты сей?
Река не для меня брегъ етотъ орошаетъ;
Но сходбище съ тобой другому украшаетъ.
Меня любя ты мне упорна все была:
Другому безъ упорствъ невинность отдала:
Въ препятствіи ты мне забавъ не пременялась;
А за другимъ сама ты въ наглости гонялась:
Напрасно, Алькмеонъ, ты Юлію винишь:
За всю мою любовь сіе ли мне заплата,
Коль я передъ тобой ни въ чемъ не виновата?
Когда о блате мне кто скажетъ: ето лугъ,
Или что серьпъ коса, а борона то плугъ,
Ворона папугай, овца свирепа львица,
А Юлія еще по днесь еще девица;
Могу ль поверить я? -- ты верь или не верь;
Но чемъ родилась я, я таже и теперь.
За чемъ же ночью ты въ сіи места приходишь:
Ково во густоте ты сихъ деревъ находишь?
Семь дней тебя не зревъ искала я тебя,
Искавь по всякой день исканіе губя,
И видела тебя идуща къ сей пустыне:
Какъ прежде былъ ты милъ, такъ милъ ты мне и ныне,
О чемъ же съ Тирсисомъ ты тайно говоришь,
Коль жаркою къ нему любовью не горишь?
Я сватаю ево съ большой своей сестрою,
И тайно гворя любовь чужую строю:
Клянуся стадомъ я, что ето я не лгу.
Обманамь таковымъ я верить не могу,
Коль реяности меня ты столько научила:
Не мною скошена здесь Юліи трава;
А мне осталися одни твои слова:
Не мне попалася въ потоке рыбка въ уду,
И съ нивы я твоей пшеницы жать не буду:
Не для меня саженьъпрекрасный былъ твой садъ,
Не мне готовился твой сладкій виноградъ,
Не для меня цвели твои прекрасны розы;
А мне осталися едины только лозы:
Клянися ты луной и солнечнымъ лучемъ:
Не можеть ты меня уверити ни чемъ,
Что, съ Тирсисомъ ты бывъ, ты мне не изменила,
И сохраняемо по ныне ты хранила.
Въ сію минуту въ томъ уверю я тебя,
Тебе иль Тирсису вручаю я себя,
Когда отважности моей ты сталъ содетель:
А ты о речка будь любви моей свидетелъ,
И винности моей чинимой передъ нимъ!
Исчезнутъ ревности, исчезнутъ такъ какъ дымъ,
Пастушка пастуха целуетъ, обнимаетъ,
И къ сердцу своему целуя прижимаетъ.
Отверзты все пути ко щастію ево,
Во мраке, въ густоте, нетъ больше ни ково.