Въ холодны некогда при вечере часы,
Предь шалашемь огонь грелъ девушки красы.
Къ пастушке Марціянъ пошелъ ея любезный,
И мыслитъ тако онъ: иль векь я кончу слезный,
Иль сихъ лишусь луговъ, сихъ рощей, сихъ я рекъ,
И маргариты ахъ! Лишуся я на векъ.
Сіи струи техъ местъ не будутъ орошати,
Ни здешни васильки тамъ нивы украшати.
Сей пелепелъ моей тоски воспоминать,
Ни ехо здешнихь месть любови состонать:
Малиновка пускай здесь пенье умножаетъ,
И пенка нежности другихъ изображаетъ.
Вещаетъ онъ пришедъ драгой сіи слова:
Прости зеленыхъ сихъ луговь на векъ трава.
Прости пастушка: я тобою огорчаюсь,
И красныхъ сихъ долинъ на веки отлучаюсь
И въ дальны отхожу отсель луга стеня.
Ты хочешь на всегда покинути меня?
Мне сей потребенъ векъ хотя и не отраденъ.
Однако холодъ весь могла прогнати я;
Дровами хижина согрелася моя:
А сердца твоево я знать не согреваю;
Хотя и никогда тебя не забываю.
Не отвожу тебя отъ смутной мысли прочь:
Въ весь день воображенъ мечтаеться и въ ночь:
Мя теплы безъ тебя часы не услаждають,
Ни хладны при тебе меня не охлаждають,
Не вкусны ягоды, не пахнетъ и ясминъ:
Поющихъ голосъ птицъ но внятенъ ни одинъ,
Темнеетъ солнца лучь, луна почти не блещеть,
Струя въ источнике почти уже не плещетъ:
А ужъ въ последній разъ ты съ сею стороной.
И разлучаешься на веки ты со мной!
Когда бы ты меня дражайшая любила;
Такъ ты бъ меня любя конечно не губила.
Согласно ль твой языкъ со сердцемъ говоритъ!
Начто передъ тобой огонь теперь горитъ?
Не ради ли того чтобъ было льзя имъ жечься:
Но должно ли и мне всей страстію любя,
Въ горячности моей истаять отъ тебя?
Я мучусь, Марціянъ, еще тебя и зляе;
Ты милъ; но девство мне еще тебя миляе.
Хотя бъ хотела я, къ тебе не пременюсь:
По гробъ тебя люблю: до гроба не склонюсь.
Ты знаешь мой отецъ на бракъ соизволяеть;
Но мачиха мои забавы удаляетъ.
Ну что жъ бы для тебя я зделати могла?
Съ одной страны лучи: съ другой густая мгла,
Съ одной страны ужо заря на оризонте,
Съ другія ревъ въ лесу и грозна буря въ понте.
Преодолеемъ то; вить мачиха не зверь,
Почто же мучимся съ тобою мы теперь?
Прекрасна лилія къ сорвенью процветанъ,
И снегъ лугомъ весной ко очищенью таетъ.
На все животныя ты очи возведи:
И такъ какъ и они ты дни распоряди:
И звери и скоты и птицы жаръ сугубятъ;
Горячностію сей вся тварь распложена,
Твоя ль едина кровь беспрочно зазжена?
Беспрочно ль сей костеръ курится предъ тобою?
Едина ль будеть ты беспрочности рабою?
Не для тово ли мнить беспрочно ты гореть,
Дабы я могъ тобой скоряе умереть?
Когда мне пламень мой толико бесполезенъ;
Живи не для меня и будь другой любезенъ;
Я щастливой даю тебя пастушке въ даръ:
Пускай меня созжетъ одну бесплодный жаръ:
Пусть пламень во крови нещастье простираетъ,
И сердце пусть мое какъ сей костеръ сгараетъ.
Такъ ведай ты что я пастушка не солгу:
Я съ симъ костромъ себя передъ тобой сожгу.
Отчаянный, внемли мои ты речи прежде!- - -
Вручаюся тебе, во сладкой сей надежде,
Что будешь веренъ ты, доколе я жива:
И утверждалися те действіемь слова.
Вручившаясь ему пастушка хоть багрела.