Багреютъ небеса сіяніемъ Ауроры,
И освещаются луга, леса и горы:
Встречаетъ пеніемъ богиию соловей,
И Флора нежится, Зефиръ ликуетъ съ ней.
Пекрасна Юнія воставъ отъ сна не дремлетъ;
Но песнеъ соловья уже она не внемлетъ.
Ей все олно твердитъ и бденіе и сонъ:
Въ крови пастушки жаръ, на мысли Коридонъ.
О какь бы, говоритъ, я ныне утешалась,
Когда бъ я лутчія забавы не лишалась!
Къ чему на ниве сеяъ, коль нивы кто не жнетъ,
А девке красота, когда любови нетъ?
И сочный виноградъ не празно ль лето греетъ,
Когда ни для ково сей сладкій плодъ созреетъ?
Выходитъ на луга: увидела тово,
Кто ей на свете семъ любезняе всево.
Окончились часы на пастве темной ночи,
И видятъ пастуха ея влюбленны очи.
Свое онъ стадо гналъ къ потоку чистыхъ водъ:
Пастушка погнала туда жъ поити скотъ:
Пришла и какь струя во бреги зыбко плещетъ,
И сердце зыбляся подобно въ ней трепещеть.
Присутствуеть любовь, присутствуетъ и стыдъ.
Открыти таинство стремится, унываетъ,
Отваживается, безмолвна пребываетъ.
Пременна предъ весной погода такова;
Освобождается когда отъ узъ трава,
Когда на вышкахъ горъ еще снега не таютъ,
И въ рощахъ жавронки единыя летаютъ.
Не знаешь ты пастухъ въ чемь мысль теперь моя:
Не знаешь, Коридонъ, что тщуся молвить я.
Въ молчаніи моемь довольно я терпела:
Мной кровь твоя кипитъ, моя тобой вскипела.
Не столько мураве приятствуетъ роса,
И нимфамъ по зиме весенняя краса,
Ни лебедю струи, во озере, прозрачны,
Колико пастуху часы сіи удачны.
Во восхищеніи не можетъ онъ молчать:
Не знаетъ и тово, какую речь начать.
Источникъ! Моево ты щастія содетель;
Такъ будь и радости моей теперь свидетель!
Погибшія ко мне часы возвращены;
Стократно муки все мои заплачены.
Я чаяль возростилъ на пастве я кропиву;
Стократны мне плоды терпеніе даетъ,
И день, желанный день, сей жатвы настаетъ.
Въ густой пойдемъ сей лесъ, по мысляхъ мы смятенныхъ.
Подъ ветвіе древесъ, покровомъ соплетенныхь,
И въ нежномъ пламени тамъ станемъ мы гореть,
Что будетъ Купидонь единый только зреть.
О предражайшій день, колико ты утешенъ!
Куда -- за чемъ -- ахъ! Нетъ -- о какъ толь поспешенъ.
Взявъ за руку ее являетъ онъ пути:
Пастушке хочется самой туда ийти.
Но сколько Коридонъ дорогу ни являетъ,
Любовь ее ведетъ, а стыдъ остановляетъ.
До соплетенныхъ древъ доходятъ на конецъ,
Где нетъ ни пастуховъ, пастушекъ ни овецъ,
Где солнечны лучи прохладе не мешаютъ.
И тамъ любовники желанье разрешаютъ.
Еротъ сопрягъ ихъ часть и къ матери летелъ,
Доставивъ пастуху, чево пастухъ хотелъ.
И поцелуями минуты исчитаютъ.
Утехи множатся, кровь тухнетъ и горитъ.
А Юнія горя, сквозь зубы, говоритъ: