Взаимственно въ любви прекрасная Еглея,
Ко Мерису давно на пастве нежно тлея,
Старалася сей жаръ изъ сердца истребить
Усиливаяся противясь не любить.
И какъ она ему холодности являла,
Надъ страстью во уме победу прославляла,
Хотя и никогда не отлучалась страсть,
Надъ етой девушкой имея полну власть.
Приятности очей, какъ можно, удаляетъ,
Не рядится, ни что красы не умаляеть:
Ни песенъ голосомъ сирены не поетъ,
Ни грацій въ короводъ ко пляске не зоветъ;
Ни что прелестною ей быти не мешало,
И все ея красу лишь только возвышало.
Малейшсй склонности пастухъ не испросилъ:
И жалобу свою въ тоске произносилъ:
Куда ни возведу свои печальны взоры,
И рощи и луга, леса, и долъ и горы,
Везде жестокости Еглеины твердитъ;
Везде спокойствіе и жизнь мою вредять.
Вздыхаю на лугу, въ дуброве я стонаю,
Не вижу никогда такова я часа,
Въ которой бы меня не мучила краса,
Пронзившая меня прелестными очами,
Какъ солнце съ небеси воздушный край лучами.
О ней лишъ думаю: и мысли нетъ иной,
И зракъ ея всегда на памяти со мной.
Пустели бъ безъ нея луга сіи, мне мнится;
Еглея лишъ въ уме, Еглея мне и снится.
Я цель нещастію и року я игра.
О сновиденіе мной зримое вчера!
О сонъ, приятныій сонъ, прошедшія мне нощи!
Мечтаніе сіе вверяю вамъ я рощи,
Я кое отущалъ благотвореньемъ сна:
Въ потоке чистыхъ водъ здесь мылася она.
Нагое виделъ я ея прекрасно тело,
Доволя зренье темъ, чево оно хотело:
И какъ на мягкія реки сея брега,
Ступила въ муравы изъ водъ ея нога.
Узревъ меня уже Еглея не пужалась:
Любовью жаркою пастушкинъ духъ пылалъ:
А я имелъ то все чево ни пожелалъ:
И только лишь мое желанье увенчалось,
Утехи радости и все съ мечтой скончалось.
Со сладостію чувствъ сокрылись красоты,
А я во пропасти низвергся съ высоты.
Такъ Флору гонитъ прочь Еолъ глаза нащуря,
И пременяется съ приятствомъ сельскимъ буря:
Такъ спящій жаждущій питье боговъ піетъ.
Тогда когда предъ нимъ болотной капли нетъ.
Еглея день отъ дня въ суровстве умягчилась,
И Мериса уже въ последокъ не дичилась.
Одолеваться ей не стало больше силъ,
И чувствуетъ она, колико онъ ей милъ.
Надежда пастуху отраду обещаетъ,
А онъ возлюбленной сіи слова вещаетъ:
Доколе зверствуетъ твой мне какъ волчій взглядъ.
Поспеетъ ли когда мной жданный виноградъ?
За то ль свирепа ты, что грудь моя покорна?
За то ли что люблю, толико ты упорна?
Трудолюбивыя и пчолы къ нимъ летятъ:
Стремится и олень къ источнику пролиту,
Железная игла стремится ко магниту,
Струи играючи на низъ и ко брегамъ,
А овцы ко густой долине по лугамъ.
Не все ль то, что чему маня къ себе ласкаетъ,
Естественно къ себе те виды привлекаетъ?
Но что ни говорю, въ любови, я стеня,
Все слабо, ежели не любить ты меня.
Ты зришь мою любовь: а зря ее хахочешь.
Чево же отъ меня, чево ты Мерисъ, хочешь?
На етотъ твой вопросъ, Еглея, я молчу;
Ты ето ведаешь, сама чево хочу.
Терпенью моему не стало больше мочи.
Пастушка жалится и потупляетъ очи.
Довольно что пронзилъ мою ты Мерись грудь:
Не требуй отъ меня еще чево нибудь,
И во желаніи старайся быть умерень,
Или клянися мне, что вечно будеть веренъ.
Клянется онъ, и ей касаяся горитъ.
И исполняется, что въ ночь ему мечталось.