Часы пріятнаго при вечере зефира,
Рвала себе цветы младая Ѳеламира,
Къ пастушке подошелъ влюбившійся пастухъ,
Котораго ей былъ давно покоренъ духъ.
Пастушка и сама была любви покорна,
Хотя въ наружности казалася упорна:
И пламень чувствуя къ Леяндру во крови,
Уснливалася противиться любви:
Колико было льзя сей пламень истребляла;
Но истребленіемъ ево усугубляла;
И тщася иногда Леяндра забывать,
Старалася огня пыланье задувать;
Чемъ более огонь задуть она желаетъ,
Темъ больше силится и больше онъ пылаетъ.
За чемь, за чемъ ко мне сюда приходишь ты.
Мешаешь ты мне рвать, ко завтрему цветы:
Во взавтрешній мне день, на самомъ на разсвете;
Шестнатцать будетъ летъ, какъ я живу на свете.
На что жъ рабячишься ты памятуя то,
Я дело делаю; а ты мне въ томъ мешаешь.
На что себя, на что цветами украшаешь,
Когда влюбившихся прельщаешь ты круша?
Да ты жъ и безъ цветовъ довольно хороша.
Севоднешній венокъ ко завтрему увянетъ,
И перьвой мне Леяндръ смеяться взавтре станетъ.
Не смехъ въ уме моемъ; тобой животъ гублю,
За ту одну вину, что я тебя люблю.
Когда тебя я где, дражайшая, не вижу,
Потоки и луга и рощи ненавижу;
Но къ муке иногда узреть тебя хочу:
Узревъ бесчувствую, не движусь и молчу:
Въ очахъ моихъ туманъ, на сердце тяжкій камень.
И зжетъ мою всю кровь тончайшій самый пламень,
Бледне. ю и дрожу и хладный потъ лію,
И кажется, что я кончаю жизнь мою.
И я бъ тебя, Леяндръ, подобно полюбила,
Когда бы я въ любви себя не позабыла;
Но я слыхала то, что девушка любя,
Въ жару забудется, себя не умеряетъ,
И что хранила въ векъ, въ минуту то теряетъ.
На что жъ орателю пахать и сеять рожь,
Когда ея не жать, и трудъ ево на что жъ?
На что траву косить: иль только ради тлена,
Когда бы изъ нея не делали мы сена?
Не должны яблоии въ садахъ имети местъ,
Коль съ ветвій ихъ ни кто ни яблок. а не съестъ,
А въ красоте еще сугубыя успехи;
Дая она другимъ даетъ себе утехи.
Но твой я вслушалась понятно разговоръ;
Да естьли яблоки сорветъ со древа воръ.
Сорвавъ плоды, когда плодами сытъ воръ станетъ,
На обнаженное онъ древо и но взглянетъ.
Ахъ, естьли бъ яблонь та чувствительна была,
Отъ горести бы впредь во векъ не расцвела!
А естьли чувствіе мое не лицемерно;
Твое суровство мне излишно и чрезмерно,
Оставь меня, Леяндръ, оставь ты мне покой!
Хочу забавами другими наслаждаться,
И въ векъ любовію ни чьей не побеждаться.
Не зжетъ не холодитъ пріятная весна,
Безстрастная такъ жизнь покойна и красна;
Не трогай ты меня, и скрой свои мне пени!
Любовникъ падаетъ предь нею на колени:
Я пеней ни какихъ тебе не говорю,
Лишь только мучуся и въ пламени горю:
И естьли я съ тобой въ сей часъ не соглашуся;
Въ сей часъ и жизни я передъ тобой лишуся.
Чемъ имя здесь твое на коркахъ я черчу,
Сей ножъ я кровію своею омочу.
И къ утоленію жестокія напасти,
Онъ хочетъ передъ ней, ножемъ произенный, пасти.
Отчаянный Леяндръ? Люблю, люблю тебя.
Онъ бросилъ ножъ и съ нимъ свою отбросилъ муку,
И Ѳеламирину, сто кратъ, целуетъ руку.
Шеснатцать въ оный день кончается ей летъ,