• Приглашаем посетить наш сайт
    Брюсов (bryusov.lit-info.ru)
  • Калиста (Первая редакция)

    Близ паства меж лугов и рощ гора лежала,
    Которую волна морская омывала.
    Пустыня вся была видна из высоты.
    Увеселяли взор различны красоты.
    Во изумлении в луга и к рощам зряща
    Печальна Атиса, на сей горе седяща, —
    Ничто увеселить его не возмогло:
    Прельстивше пастуха лицо всю кровь в нем жгло.
    Тогда в природе был час тихия погоды.
    Он смотрит изумлен в спокоющися воды,
    В которых вдалеке край неба погружен,
    И дальностию взор пастуший пресечен.
    В смущении своем на воды он взирает
    И, тяжко воздохнув, от горести вещает:
    «Как, море, в глубине твоей Эол ни лих,
    Однако и тебе есть некогда отдых.
    А я, кого люблю, нещадно мучим ею,
    Ни на единый час отдыха не имею.
    Волнение твое царь ветров укротил,
    Мучителей твоих в пещеры заключил,

    Любовь, начав терзать, всегда меня терзает».
    Калиста посреди стенания сего
    Уединение разрушила его.
    «Я слышу, — говорит ему, — пастух, ты стонешь.
    Во тщетной ты любви к Альфизе, Атис, тонешь,
    Каких ты от нея надеешься утех?
    Она стенание твое приемлет в смех.
    Ты знаешь, что она тебя уничтожает,
    Свирели твоея и песен не внимает.
    Цветы в твоих грядах простая ей трава,
    И песен жалостных пронзающи слова,
    Когда ты свой поешь неугасимый пламень,
    Проходят в сердце к ней, как стрелы в твердый камень.
    Покинь суровую, ищи другой любви
    И злое утоли терзание крови!
    Пускай Альфиза всех приятнее красою,
    Но зная, что она гнушается тобою,
    Отстань и позабудь ты розин дух и вид,
    Всё то тебе тогда гвоздичка заменит.
    Ты всё пригожство то, что зришь теперь несчастно,

    И, вспомянув тогда пастушки сей красы,
    Потужишь, что терял ты вздохи и часы.
    Нашед любовницу с пригожством, ей подобным,
    Стыдиться будешь ты, размучен сердцем злобным».
    На увещание то Атис говорит:
    «Ничто сей склонности во мне не истребит.
    Ты, эхо, наши все здесь гласы повторяешь!
    Ты, солнце, всякий день здесь паство освещаешь
    И видишь пастухов, пасущих здесь стада.
    Вам вестно, рвался ль так любовью кто когда?
    И вам известно то, могу ль я отлюбиться.
    Не буду никогда, Калиста, я стыдиться,
    Что ту, суровую, всем сердцем я любил,
    Которой я за то нимало не был мил.
    Еще не упадет со хладного снег неба
    И земледелец с нив еще не снимет хлеба,
    Как с сей прекрасною пустыней я прощусь
    И жизни своея ненадобной лишусь.
    Низвергнусь с сей горы; мне море даст могилу,
    Я тамо потоплю и страсть и жизнь унылу,

    Так я желанья часть хоть в смерти получу,
    А если жизнь моя суровой к смеху свянет,
    Уж мой досады сей дух чувствовать не станет».
    — «Ты хочешь, — говорит пастушка, — жизнь пресечь?
    Отчаянная мысль, отчаянная речь
    Цветущей младости нимало не обычны.
    Кинь прочь о смерти мысль, к ней старых дни приличны,
    А ты довольствуйся утехой живота.
    Хоть будет у тебя любовница не та,
    Такую ж от другой имети станешь радость,
    Найдешь веселости, доколь пребудет младость.
    Ах, если б проницать ты мысль мою хотел,
    Так ты б уже хотя не о себе жалел,
    И жаркий любви к несклонной ты убавил,
    А после б и совсем суровую оставил».
    — «Я мысли твоея проникнуть не хочу, —
    Ответствовал он ей, — и глаз не отврачу
    Ни для ради кого и в страсти бесполезной
    От мучащих меня очей моей любезной.
    Как старый кедр, свои коренья пространил,
    ».
    — «Свирепый, — Атису Калиста отвечала, —
    Душа твоя мое желание познала,
    И тако принял ты мой жар и нежну страсть!
    Тебе приятнее в страдании пропасть,
    Как зреть себе меня любовницею верной!
    Не зря в очах моих любви к себе безмерной,
    Вздыхай, вкруг ходячи Альфизиных овец,
    И помори свою скотину наконец.
    Когда сия гора сойдет, в морску пучину,
    Альфиза сократит тепершню кручину.
    Но если б ты, пастух, меня не пренебрег,
    Ты вместо здесь тоски имел бы тьмы утех.
    Я стадо бы свое с твоим совокупила,
    По рощам бы с тобой по всякий день ходила.
    Калисте бы ты был участником всего;
    Куда б я шла одна, шла б с спросу твоего,
    Без воли б твоея не сделала ступени
    И клала б на свои я Атиса колени.
    Рядилась бы я так, как надобно тебе,
    И, словом, я б жила тебе, а не себе.

    А неизвестного напрасно ожидаешь.
    Ты, тщетною себя надеждою маня,
    Что я ни говорю, не слушаешь меня.
    От тех часов, как ты в несчастну страсть попался,
    Ах, Атис! Атис! Где рассудок твой девался?»
    Ей Атис говорит: «Когда тебе я мил,
    Я б сердце красоте теперь твоей вручил,
    Но сердце у меня Альфизой взято вечно,
    И буду ею рван по смерть бесчеловечно.
    Любви достойна ты, но мне моя душа
    Любить тебя претит, хоть ты и хороша.
    Ты песни голосом приятнейшим вспеваешь
    И гласы соловьев сих рощей посрамляешь.
    На теле видится твоем лилеин вид,
    В щеках твоих цветов царица зрак свой зрит,
    Зефиры во власы твои пристрастно дуют,
    Где пляшешь ты когда, там грации ликуют.
    Сравненна может быть лишь тень твоя с тобой,
    Когда ты где сидишь в день ясный над водой.
    Не превзошла тебя красой и та богиня,

    А кем в несчастии я, мучася, горю,
    О той красавице тебе не говорю,
    Альфизе похвалу я в сердце заключаю
    И красоту ея ни с чьею не равняю».
    — «За верность такову, — ответствует она, —
    Альфиза покорить тебе свой дух должна;
    Но знаю, что того ты не дождешься вечно.
    А я б тебя, мой свет, любила, ах, сердечно
    И, верной горлице начавши подражать,
    Не стала б о другом до смерти воздыхать.
    Любить меня другим уж не было б успеха,
    Вся б стала состоять Калистина утеха,
    Чтоб с Атисом ей быть, на Атиса взирать,
    Иметь его в руках и часто целовать.
    Прости, мой взор тебя напрасно потревожил,
    И помни, что ты ту пастушку уничтожил,
    Котору б ты любя, милей ей жизни был,
    И, ах, которой ты еще, свирепый, мил».
    Во твердости своей пастух не колебался
    И рад был, что он с сей пастушкою расстался.
    «Ах, так ли ты, любовь, стенящих веселишь!
    За что, Альфиза, ты в тоске мне жить велишь
    И жалобы вещать пустыне бесполезно! —
    Скорбящий говорил, стеня, любовник, слезно. —
    Сию ль, пастушка, мзду за искренность ты мне
    Печешься приключить в спокойной сей стране,
    Что младости моей ты лета дорогие
    Преображаешь мне во времена презлые,
    В жилище пагубно приятнейши места?
    За то ли так моя к тебе любовь чиста?
    Калиста как меня в любовь ни приводила,
    Движенья малого во мне не учинила.
    Ты волосом темна, Калиста им руса,
    Но всё то и для всех равно, коль есть краса».
    Душа его еще, еще обремененна.
    Не мнит он, что была Калиста наученна
    Изверить пастуха, прияв в любви притвор,
    И страстный с ним вела бесстрастно разговор.
    Альфиза Атиса Калистой искушала,
    О Гиласе в тот час Калиста помышляла,
    Когда любовну речь со Атисом вела.

    Хоть их еще любовь была и неизвестна.
    И тако речь ея казалась быть нелестна.
    Хотя о дружбе сих пастушек Атис знал,
    Но, слыша страстну речь, всё правдой принимал.
    Едва сошед с горы, пастух приходит к стаду,
    Он зрит любезную и чувствует отраду.
    Альфиза у его овец уже была
    И ласково с собой гулять его звала,
    Час времени ему тогдашной похваляя.
    Как скоро с ним отшед от стад его драгая,
    К открытью пламени убежище нашла,
    Вся прежня от нея суровость отошла.
    Обманом их союз Калиста утвердила,
    И часто, смеючись, тем Атиса дразнила,
    А пред Альфизою, на Атиса прельстясь,
    И перед Гиласом винилася, смеясь.

    Благополучен ты, пастух, благополучен,
    Что верности своей ты к ней не пременил
    И хладно от себя Калисту отпустил.


    И, счастие свое при дверях погубя,
    Рвался бы суетно, сердяся на себя. 

    <1759>

    Примечание:

    — ТП, 1759, октябрь, стр. 597—604. Позже была переработана (см. стр. 144).

    Разделы сайта: