РАЗГОВОРЪ.
Ирсинкусъ и Касандръ.
Касандръ.
Благослови отче святый.
Ирсинкусъ.
Я не священникъ, но нечто выше: я именно я Философъ целой губерніи: и все меня почитаютъ, понеже премудрость моя не только здесь, но и въ царствующемъ граде Москве почитается, и моя книга напечатана, къ исправленію юношества, къ чести нашего сана, ко славе нашего века и къ общему удовольствію читателей.
Касандръ.
Какая ето книга?
Ирсинкусъ.
Книга Полипрагмонъ, Кукушка тожь.
Касандръ.
Знаю я ету книгу: я ее въ некоторомъ доме нашелъ въ от. . . .
Ирсинкусъ.
Въ от. . . .
Касандръ.
Да она въ другое место и не годится.
Ирсинкусъ.
А для чево ?
Касандръ.
Въ ней нетъ ни складу ни ладу, ни чистоты языка, ни мыслей, ни благородства, ни вкуса, и на всякой строке видно, что и стихи и проза писаны крайнимъ невежею.
Однако многія разумныя люди ее хвалятъ.
Касандръ.
Ни какой разумной человекъ ее похвалить не можетъ.
Ирсинкусъ.
А ты одинъ хочешь быти авторомъ; однако я отъ моево красноречія больше и прибытка и почести имею, я жъ могу тебе заключити и райскія двери, понеже я Философъ; ибо я лутче тебя пишу.
Касандръ.
Ежели бы такія безумцы каковъ ты надъ раемъ имели власть; такъ бы разумныя люди лишились царствія небеснаго.
Ирсинкусъ.
Касандръ.
Въ маломъ невежа и малограмотная тварь сане, не портитъ общаго блаженства: а на твою степень возвелъ тебя гневъ божій, къ бесчестію риторства и стихотворства. И кажется мне что кукушка, твоя возлюбленная птица, столькоже достойна быти на твоемъ месте, сколько ты. Одно въ тебе мне понравилося. А именно что ты подобную выбралъ себе птицу; ибо ея песни столько же пріятны сколько и твои; да еще съ сею разностью, что ея песни, хотя и не приятны, но правильны, а твои и етова не имеютъ. Словомъ сказати: я едакова вздора и во сне не видывалъ.
Ирсинкусъ.
Знаешъ ли ты что я тебя прокляну.
Когда ты крыса вскорабкалася на судейской и философской стулъ; такъ ты прокляни свою кукушку, а не меня.
Хоть и гадки только нужны обшеству профосъ палачь;
Но какою служитъ пользой мерзкой обществу рифмачь?
И не вредъ ли то народу,
ѳмоткачь,
Поползетъ и гадкой книгой внидетъ къ удивленью въ моду.
Долженъ ли когда достоинъ быти превелика чина,
Превеликой дурачина!