Екатерине II
15 августа 1768
Всемилостивейшая государыня!
До владения в. и. в. многие препятствия остановили журнал мой "Трудолюбивую пчелу", приписанную к вашей особе; но драмы мои никогда, при всем гонении моих неприятелей, прикосновенны не были. Но много будучи утесняем, я было закаялся больше писать, а особливо по кончине государыни, и не принимался почти за перо до самого дня всенародной радости и оживотворения Муз. Лета мои, а, следовательно, и силы, уже к сочинению и стихов и прозы начинают ослабевать. А я, желая еще принести сочинениями моими и двору и обществу некоторое удовольствие, в нынешнее лето спеша нечто заготовить ко дню коронования вашего ради театра, презирая и летние прятные дни, способные к поправке человеческого здоровья, и отягчение взора прилежным писанием, истощая все силы мои, сочинил трагедию и две комедии, зачав еще и комическую оперу и расположив уже оную с г. Раупахом. Трагедию свою я по некоторому приличию перед г. Елагиным читал у себя в доме, и в то время не нашел он ничего, чего б ради оную не можно было представить. А когда я отослал еще одну комедию к нему, прося, чтобы просмотрена его не замедлилося, так он и трагедию и комедию больше месяца безо всякого продержал решения и по многим моим присылкам возвратил оные мне, приказывая, чтобы я и в трагедии и в комедии нечто отменил; ибо ему показалися стиха с четыре в трагедии его нежному слуху противны, а в комедии -- противу Священного писания.1 не имея довольного знания во французском языке, и никакого в поэзии. А в комедии противу закона и обрядов нет ничего. Г. Козицкий и г. Мотонис тому свидетели; ибо они не только оные мои драмы читали, но по желанию моему, как мои друзья, строжайше рассматривали. Но мало еще того: архиерей Тверской,2 человек искусный и в Законе и в познании Божества и подпора благочестия, ни тени малейшего Священному писанию непочтения не нашел. Елагин ли о Божестве и законе больше знает, или сей отличного достоинства, упражнявшийся во Священном писании муж? Г. Козицкий или он, г. Елагин, более знания и вкуса имеют во красноречии? Все общество знает, да и сами в. в. ведать изволите, может ли он равняться с ними. А еще чуднее то, что г. Елагин находит вещи в моих сочинениях ко поправлению; а я ему в том повиноваться никак не могу. Мне паче всего жаль того, всемилостивейшая государыня, что медлительное решение Елагина все мои труды в ничто преобратило и лишает меня сего веселия, что я надеялся при торжественном времени в. в. коронования видеть сии мои тщательные труды во представлении и заслужити себе от всевысочайшей вашей особы, и от двора, и от города, а потом от всей России и от всей Европы похвалу. А вместо того, презрев многие домашние непреобори?мые хлопоты, должен я им, Елагиным, новую себе приключить досаду, и ради того только трудиться, чтобы быть жертвоприношением его высокомерию, которому я никогда не покорюся. Я уповаю на праведное в. в. рассмотрение, довольствуяся тем одним только, что я прав и что труд мой хотя ко дню коронования уже и не поспеет на театре, однако и труды мои и усердие мое в. в. будут известны. Сим образом пропали труды мои трех же летних месяцев по Академии свободных хитростей, за которые получил я вместо возмездия жесточайшие досады. Сим образом погибли труды мои и в изобретении монумента, препорученного мне И. И. Бецким в начале вашего владения, в чем я трудяся несколько уже сочинил.3 А прочее по плану в. в. мною оставлено, ибо г. Бецкий меня тогда совсем замешал, и чего он хотел, я не допытался, пременяя ежедневно план исполнения, ничего не основая и ничего не утверждая. А хорошо ли мое изобретение, в том я не устыжуся всех искусных людей, имея о таких вещах и совершенное понятие и совершенное знание, чая похвалы ото всех упражнявшихся во свободных хитростях и от г. Фалконета, ежели бы он то увидел; да и увидит, имея ко мне взаимственное почтение. А Академии, сверх прочих трудов, я все сочинил дипломы и изобрел медали. И ежели мои труды негодны, так на что они в действие произведены; а ежели годны, так за что мне и от И. И. Бецкого, при многих мне учиненных досадах, не дано не только образца с изобретенной мною медали, нижê на олове, и требование мое какого-нибудь образца моего вымысла с крайним возвращено против меня ругательством. Ежели я хотя одну литеру неправды вашему написал величеству, так я подвергаю себя жесточайшему наказанию, то есть вашей немилости; ибо милость в. и. в. мне и самой жизни драгоценнее, и легче мне умереть, нежели малейший от в. в. имети гнев.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб
Александр Сумароков.
Примечания:
Автограф -- ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 39--40. Текст -- рукой писца, подпись -- автограф. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 422--424.
1 Трагедия -- "Вышеслав", комедии -- "Лихоимец" и "Три брата совместники" (или, может быть, "Ядовитый"). Возмущение Сумарокова было вызвано следующим письмом Елагина от 7 августа, касающимся "Вышеслава" и "Лихоимца": "Возвращая при сем по повелению вашему обе сочинения вашего превосходительства драмы, приемлю смелость, отнюдь не желая вас раздражить, представить, что не отданы они на театр для того:
1. В трагедии показалися мне следующие стихи весьма нежному слуху противны
Зенида в храм и дом, оттоль на брачный одр.
Другому поручить на сластолюбну радость
Прелестну красоту, свою цветущу младость
А он во пламени... не прикасайся ей!
Все легче, что ни есть злой участи моей
Сих райских сладостей я чувствовать не стану
И их вручаю сам Зенидину тирану.
В. С.).
2. В комедии много острых слов на счет посвященных церкви и веры вещей. Я знаю, что ваше превосходительство изволите сказать, что все сии слова говорит порок осмеиваемый. Но не все зрители будут знать, кто говорит, а будут слышать, что они на театре говорены. Если ваше превосходительство за благо рассудить изволите, как в трагедии, так и в комедии объявленное переменить, не предавая пламени сих драм, то сим в свое время, конечно, к удовольствию вашему представлены будут. Чадолюбивый отец детей своих не жжет, а пороки их благонравно исправляет. Да я и не надеюсь, чтоб ваше превосходительство толь к своим сочинениям немилосердны стали. Впрочем, предаю все на вашу волю с должным почтением" (ЦГАДА, ф. 17, оп. 1, No 103, л. 182). После жалобы Сумарокова рукопись "Лихоимца" и "Вышеслава" просматривала сама Екатерина II, оставившая "Примечания безграмотной на подчерненные места комедии "Лихоимец"". Среди прочих здесь были предложения убрать в "Лихоимце" шутку относительно "туфель вселенского патриарха" и выражение "до второго Христова не увижуся пришествия". По поводу "Вышеслава" императрица согласилась с Елагиным, что "слова, выписанные из трагедии, кажется столь много обнажены, что благопристойность дозволить не может при столь великой публике их произнесть" (Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 236--237). В печатный текст Сумароков внес соответствующие изменения. "Комическая опера" Сумарокова неизвестна. Раупах Герман (1728--1778) в 1756--1762 гг. был капельмейстером придворной оперы в Петербурге; в 1750-е гг. писал музыку к текстам Сумарокова.
2 Тверским архиереем в 1768 г. был Гавриил Шапошников (Петров) (1730--1801), позднее придворный проповедник и митрополит С. -Петербургский. С 1765 г. он находился в Петербурге при Комиссии о преобразовании духовных училищ. Похвальный отзыв о нем как о проповеднике Сумароков дал в статье "О российском духовном красноречии": "Гавриил архиепископ петербургский есть больше сочинитель разумнейших философических диссертаций, нежели публичных слов... Скажу я о нем, что красота плавного и важного его склада приносит ему пред всем просвещенным светом достойную любезного имени его похвалу" (ПСВС, т. 6, с. 282--283).
3 В начале царствования Екатерины II обсуждалась идея двух монументов. Оживилось обсуждение проектов памятника Петру, начавшееся еще в царствование Елизаветы Петровны (Морозов А. А. "К статуе Петра Великого". -- Рус. лит., 1965, No 4, с. 112--114). Этьен-Морис Фальконе (1716--1791), создатель "Медного всадника", работавший в России с 1766 по 1778 г., в 1768 г. уже начал работу над моделью этого памятника. Однако Сумароков скорее всего говорит о памятнике самой Екатерине, решение соорудить который Сенат вынес вскоре после убийства Петра III, 17 июля 1762 г. И. И. Бецкому было поручено разработать его план. Бецкий благодарил за оказанную ему честь, но заявил, что считает необходимым привлечь к работе над ним также других "искусных и знающих людей"; позднее дело было передано в Академию наук, однако еще в 1764 г. ничего определенного сделано не было ( (1766). Тогда же начали подыскивать место для памятника, и некий Карл Леопольд Билиштейн, служащий Коммерц-коллегии, составил шесть проектов установки монумента в разных местах столицы. Напоминание Сумарокова о своих размышлениях над идеей памятника, видимо, связано с полученным Фальконе от Бецкого в январе 1767 г. предложением соорудить такой памятник (Сборник рус. ист. о-ва, 1876, т. 17, с. 261--262; 1874, т. 30, с. 283).