И. И. Шувалову
12 марта 1761
Милостивый государь! Я писал долгое письмо к вашему превосх<одительству>, все мои мнения объявляя. Я прошу только о том, что ежели я заслужил быть отброшен от театра, так по крайней мере чтобы без продолжения это сделано было. А при театре стихотворцем остаться я не желаю и работать, когда я лишуся моей должности, истинно я по театру не буду, поверьте мне. Я клянуся в этом честию моею, хотя с моею фамилиею по миру пойду за мои по театру труды, которые, кажется мне, больше, нежели то, что Волков шишаки сделал. И у Волкова в команде быти мне нельзя;1 а просити, чтобы я отрешен был от театра, я не буду прежде, покамест не сойду с ума. Его сиятельство гневается на меня напрасно; а извиниться я не могу, ради того что его сиятельство никаких оправданий не приемлет от меня. Ежели я заслужил наказание, я подвергаюся наказанию, а отошед от гр. А<лексея> Григорьевича,2 я определен именным указом в директоры театра, а не в подлое звание театрального стихотворца, каков был Бонеки.3 Будто это возможно, чтобы я имел охоту сочинять драмы после отброшения! Не думайте никогда, чтобы я предпочтил живот мой моей чести. Я не отставлен; а против воли отставляют людей за негодство, это я понимаю. И определен я не Бонекием к театру, но директором, и от Волкова и Ильи Афанасьева4 зависеть не могу.
Что же касается до особы его сиятельства, я не подал ни малейшей причины ко гневу;5 а ежели я винен пред ним, -- хотя и подлинно невинен, -- я просити и прощения готов: иное дело его сият<ельство>, а иное те гадкие люди, которые для своей бестияльской пользы старалися меня с его сият<ельством> смутить, хотя его сиятельство о моей честности и уверен был много лет.
не знаю, где я буду. Провизии мне больше иметь едва можно, и жить должно безо льду. А того, чтобы я сочинял драмы на эдаком основании, не думайте, а ежели буду сочинять, скажите всему свету, что я как бесчестный человек преступил мою клятву. А его сият<ельство> умилостивляти мне не стыдно, и злобы в моем сердце против его особы нет, и ежели столько же и в его сердце против меня, так я не ведаю, что препятствует возвращению моего спокойства. Я готов отброшение от театра терпеть; все потомство о моей прослуге знать будет, ведая, сколько я России театром услуги сделал. Я хочу лишь того, чтобы было сделано со мною либо то, либо сьо. А театральным поэтом Бонекием из директоров театра я не буду, хотя бы мне это живота стоило.
Нижайший и покорнейший слуга
А. Сумароков.
Марта 12 дня 761.
Примечания:
1 Волков Федор Григорьевич (1728--1763) -- основатель первой русской профессиональной труппы. Известно, что в последние годы жизни он интересовался сценической режиссурой и считался возможным преемником Сумарокова в качестве директора театра. Возможно, речь идет о первых попытках придать национальный характер условному трагедийному костюму: шишаки упоминаются в перечне костюмировочных материалов за 1758 г. (Волков, с. 131).
2 Алексей Григорьевич Разумовский, в штате которого Сумароков прослужил с 1741 по 1755 г.
3 Бонеки Джузеппе (ум. 1795) прибыл в Россию в 1742 г. вместе с итальянской оперной труппой в качестве "композитора" (сочинителя) опер и стихов с жалованьем 600 руб. в год. Известно несколько опер Фр. Арайя на либретто Бонеки, написанных в России. В октябре 1752 г. Бонеки возвратился на родину во Флоренцию, получив небольшую пенсию, и больше в России не был. Говоря о "подлом звании театрального стихотворца", Сумароков, видимо, имеет в виду не только работу Бонеки "по заказу", а не по вдохновению, но и его недворянское происхождение: он был сыном мебельного мастера.
4 Имя "Илья Афанасьев" -- результат явной описки; речь идет о втором после Волкова ведущем актере труппы Иване Афанасьевиче Дмитревском.
5 "его сиятельства" К. Е. Сиверса был вызван целой серией сатирических нападок Сумарокова на него и возглавляемую им Придворную контору, которые он предпринял после того, как обращения к Шувалову оказались бесполезными. В статье "О копиистах" в последнем, декабрьском номере "Трудолюбивой пчелы" (1759) Сумароков прямо и публично указал на Сиверса как на врага русского театра: "Озлобленный мною род подьяческий, которым вся Россия озлоблена, изверг на меня самого безграмотного подьячего и самого скаредного крючкотворца. Претворился скаред сей в клопа и всполз на Геликон, ввернулся под одежду Мельпомены и грызет прекрасное тело ея... Страдает богиня, а клоп забавляется и говорит: "Высокопревосходительная, высокоблагородная и высокопочтенная госпожа, госпожа богиня! Не имелося у меня с вашим благородием никакой каришпанденции до 1759 года, генваря до 6 дня, а от того числа отправляю я при Российском театре прокурорскую должность (дата перехода труппы в ведение Придворной конторы, -- В. С.)"" (с. 759--760). В статье "Блохи" он также писал о "блохе чухонской" (т. е. лифляндской): "Автор беснуется от Чухонской блохи, как от нечистого духа. О чада любезного моего отечества, старайтеся освободить Российский Парнас от сея гадины! На что нам Чухонские блохи? у нас и своих довольно" (Праздное время, в пользу употребленное, 1760, ч. 2, с. 336). Ссылки на "подьячих", которые ссорили его с Сиверсом, делались для отвода глаз.