В Канцелярию Академии наук
22 апреля 1759
Приказано от Академии сочинения мои просматривать (для осторожности, чтоб от меня не вышло чего противного закону и прочего непристойного, хотя я -- христианин и не бесчестный человек), и чтоб то просматривал профессор Попов.1 Пять месяцев я терпел ему, Попову, что он, против приказания, часто складу моему касался и карандашом подчеркивал. Остановки я от него имел неоднократно, ибо он всегда пьян, а часто не только просматривать мои письма, но и выговорить ничего не может. После обеда я к нему моих сочинений уже и не посылал ради того, что он после обеда всегда мертв пьян и на ногах едва держится. Я старался, избавлялся тяжбы, посылать мои письма к нему по утрам и, хотя не часто, однако иногда удавалось мне от него скорое получать решение, невзирая на то, что при всяком рассмотрении было мне от него, или паче от водки его, озлобление.
Сего месяца 21 дня послал я к нему просмотреть свои сочинения, ибо в типографию требуется оных, чтобы наборщики от остановки не были праздны, -- да то мне, между прочим, и предписано. Я нарочно, чтобы застать его непьяного, послал к нему в 6 часов поутру. Однако он до свету еще не мог уже не только ясно говорить, но нижê на ногах стоять. Он подчеркивал у меня и писал всякий вздор без основания и без толку, ни малейшего о том, что он читал, не имея понятия, лишь только меня озлоблял. А я и кроме того, по театру, а особливо ныне в изготовлении оперы и прочих представлений, и сочинений театральных, и к тому приготовлений, имею много дела. Я к нему ездил и нашел своего цензора в таком состоянии, в каком на маслянице бывают подобные ему на улицах валяющиеся пьяницы. И сказал только мне, повторяя, что его мне учителем определили, чтоб он меня правил; а того в ордере к нему нет, и точно изъяснено, чтоб он до складу моего не касался. Такому малознающему человеку, хотя б он и не пьяница был, меня учить не можно, а мне такие речи едва сносны. Я больше сей обиды еще никогда не имел, и, ежели всем пьяницам дозволено будет людей ругать беззаконно, так и жить на свете неудобно. Сделает ли мне какое удовольствие в моей обиде Академия, это состоит в воле ее; не первый пьяница меня из ученых пьяниц обидит. Есть еще такой же Барков2 и другие, о которых Академия не меньше меня известна. Я прошу только нижайше всех господ присутствующих по Канцелярии, никого для подозрения не исключая, чтобы приказали мне цензором, -- да и то не в складе, -- определить не пьяницу, ибо от пьянства профессора Попова мне делается в издании моего журнала остановка, и чтобы Канцелярия Академии наук благоволила мне сделать милость и назначить без замедления времени другого цензора, потому что журнал по всем правам без данной от меня причины, не нарушив правосудия, остановлен быть не должен. А что он подчеркивал, то ясно доказывает о его во время просматривания состоянии.
Бригадир Александр Сумароков.
Апреля 22 дня 1759 году.
Примечания:
Оригинал -- ААН, ф. 3, оп. 1, No 239, л. 53--53 об.; текст -- рукой писца, последняя фраза и подпись -- автограф. Впервые: XVIII век, сб. 5. М. --Л., 1962, с. 402.
1 в Академии наук; вскоре после смерти Ломоносова Попов из Академии был уволен. Современники отмечали, что Попов неудовлетворительно знал не только иностранные, но и русский язык. В ответ на жалобу Сумарокова Попов 22 июня просил освободить его от цензурования "Трудолюбивой пчелы" (ААН, ф. 3, оп. 1, No 239, л. 54) и был заменен С. К. Котельниковым, который в свою очередь уже 5 октября умолял избавить его от общения с Сумароковым (там же, л. 55).
2 Барков Иван Семенович (1732--1768), поэт и переводчик при Академии наук, был близок к Ломоносову. Известны анекдоты о насмешках Баркова над Сумароковым; предполагается также, что ряд его "срамных" произведений представляет бурлескные пародии на трагедии Сумарокова, его песни и басни.